| Головна » Статті » ЛІТЕРАТ. ПРИДН. |
ЄВГЕН БЕРЛІН
 ЄВГЕН БЕРЛІН
Берлін
Євген Гедеонович народився 5 жовтня 1956 р. у м. Дніпродзержинську
Дніпропетровської області. Закінчив Воронезький медичний інститут.
Пише російською мовою. Автор поетичних збірок: “Цена откровения”, “Ближе к рассвету”. Стекают и гаснут часы и минуты, Как струйкою крови от нас убегают, Как всплеском купели, капелью как будто, Последней любовью ли, первой –не знаю. Стекают,.. когда циферблат опустелый Опять возродится без мирры и нарда, Покрывшись, как струпьями, инеем белым. Из праха взлетать надоело –а надо. Стекают и гаснут часы и минуты, Уходят туда, где закатное небо, От стай журавлиных ослепнув как будто, Колышется нимбом Бориса и Глеба. И крик журавлиный касается слуха, И строчек забытых всплывает пропажа, – Что все суета и томление духа, И все, что случится, случалось однажды. * * * Когда-никогда опускается облачный круг... Тогда и держись, и ищи свою лестницу вглубь. Как Мартин ищи. То, что сделал и то, что хотел Уже ни при чем, когда борт проплывает у рта, И та, что любил, и не та, что была...Маета... У самого дна темнота, а за ней – беспредел. Одна маета. Мы меняем зверей на людей, На шапки, на шали, шумерскую даль поминая. Не знаю, какая вода в Междуречьи, но ей Соленая гладь за пропавшей кормой не чужая. Подступит, нахлынет, накинет крутые валы. А глянешь –всего только облачный круг. С серой ватой Скользить по воде, отриная благие дары Заблудших волхвов, ошалевших от русского мата. Кантуя свой камень, кому потакает Сизиф? И шпор не убрать с обреченных боков иноходца, И днище, как лекарь, старательно выскоблит риф... На то он и круг. Все опять же на круг повернется. На чем замыкаюсь?.. Прощаю обиды и боль, Всех ближних любя. И меня пусть простят, если смогут. И грудь раздирает, и вены взрывает любовь... И кровь солоней, солоней... и свежей, слава Богу. * * * Художнику Н. Заике Это было не раз –растекался по веткам рассвет, По отаве сырой расползалось пятно акварели. Только вот маета –из глубин незапамятных лет Голубеют, по-прежнему, строго покатые ели. Все распалось во мгле. Но судьба очертаний ясна: Сквозь туман проступать и влажнеть под нацеленной кистью. Над убогой часовней от-вот и спадет пелена, Да истлевший наличник резьбой зачернеет меж листьев. Но уже не весна... –Слишком мрачен ее наговор. И застыли стога, словно пятясь от влаги полесья. Что же мастер молчит и название прячет, как вор Свой опасный улов. –На потребу какую столетья? Все равно не найти им названий насущней, чем он. Это так глубоко, что измерить лишь разве лопатой. А покуда плывет акварели таинственный челн По соленым зрачкам, вырываясь из рамы куда-то. В остывающий лес. ...Хорони от соблазнов чело, Не разбейся, мой друг, о туманную вылспку света. Вон и куст впопыхах заалел под корявым стволом, Будто сердцем вобрал близкой осени злую примету. ГОЛОС Этот голос приходит иной неизвестно откуда, зачем? Будто щит, будто щебет щегла, –так округл и плотен, С опустевшего сада влетая, кренясь, оставляя ни с чем, Кроме боли в виске, кроме шелеста лиственной плоти. Изуродовав правильность речи, вонзаясь в оконный проем, Забегая вперед, захлебнувшись в неясных упреках, Бормотанье ночное, бессвязное чудо мое, – Жаждет плоти листа, как борта оголенные в доках. Ожидают объятий глубин. Это чистой воды выпендреж, Или зуд графоманства. Но что же мне с этим поделать, Если липы кочуют по саду, и капель сорвавшихся дрожь Вместо знаков легко между строк заполняют пробелы. И понятна свобода стихиям другим надлежать. Здесь уж точно никто не подставит ни сеть, ни подножку. – Ни залетная плеть, ни удобная клеть, ни пиджак, Осененный тавром, ни корзина с богатою ношей. Это только пустяк. Просто, видимо, дело в другом... В опустевшем саду тени тихо крадутся к порогу. И какая-то тайна цветет первобытным цветком, Ядовитым цветком бормотания сонного Бога. СТИХИ В КАНУН ДНЯ РОЖДЕНИЯ ЛЮДМИЛЫ Глиссада мутных фонарей,.. Вальс засыпающего сада... Нет, –засыпаемого. Снег На пятый круг пошел и кружит, И засыпает наши души, И черные суставы тех Ветвей, что тянутся не к небу. Сомнамбул снежно-тяжкий след На слов туманную потребу Уже проложен с декабря. Кровит букварь зимы калиной, Оставленной в угоду сплину ли, птицам... Сплюнула земля Тот сгусток на стерильный снег И черные суглобы тех – Так украинцы говорят – Ветвей, что канули в сугробы... Все, для того чтоб выжить, чтобы Нам смуглота и твердолобость Не шибко застили глаза. Душа, под коркой льда пляши! Людмила, это ли награда – Вальс засыпающего сада... А в чистом поле –ни души. А там –нас нет. Там снег. И след Почти что пушкинских салазок. И сразу как-то строже фраза, Когда из нас кого-то нет. Сомлеть, до паводка забыть Опеку праздного реликта. Так плотно свиты Днепр великий И Китежа глухая зыбь. Так неразрывны берега И языка прочна подмога. Кто говорит, что –безнадега! Хотя прочна узда пока. Нам только этого и надо? Тогда куда еще больней Вальс засыпающего сада... Глиссада мутных фонарей. * * * Много ль нам до других? По шуршащим тропинкам бредем. Всюду прелой листвой, будто пеплом посыпаны тропы. Будто где-то под ложечкой ком тонкогубым сверчком Цедит дымный настой лесопарков Восточной Европы. Оголенные корни, как вены тверды и темны, Черно-влажную снедь сердцевины славянской глотают. Неужели их дни в этой почве уже сочтены? Но покуда на кронах сияет листва золотая. Все, что будет потом –это будет, возможно, потом. – Не лубочный закат да и не суетливость иная. Много ль нам до других? Мы по тропкам шуршащим бредем. И покуда огнем нам сияет листва золотая. * * * Замешана жизнь на какой-то привычной длинноте, бесплотности времени, ковкости речи, тем паче, что слово одно, между тем, остается до йоты... Когда все прочтется, –быть может, иное означит. Быть может, иное... И лист, одержимый паденьем, и жгучесть крапивы, и хрупкость слюды междометий как прежде живут неотрывны от птичьего пенья, от терпкости тленья, от тайны меж тем и меж этим. Замешана жизнь... Не о том разговор, кто оплачет. Здесь замысел Божий. И все же привычны длинноты, и заданность темы, и страх пустоты, не иначе... И слово, что присно и днесь остается. До йоты. * * * Людмиле От этого дома до этого судьба измеряется метрами, годами ли, болью ли, промыслом Господним... Дорога до Полюса – от этого дома до этого. И вся продувается ветрами, и видно напротив окошко – там кот задремал или кошка. От этого дома до этого дорога размерена ветлами и кленов кострами размечена. Горит полосою посадочной,.. летит по глиссаде товарищ мой... Все заново будет заверчено. От этого дома до этого вся жизнь пробежит незаметно так, а время не сдвинется даже под грохотный цокот минут. От этого дома до этого срываешься яркой кометою лишь только поманят оттуда.., и крыльями знак подадут. ОСЕННЯЯ ПЕСЕНКА Паутина –знак пустынный – на моей щеке. Лето кануло, остыло где-то вдалеке. Где-то сердце отболело: отболеть пришлось. С давней болью застарелой – все дороги врозь. Вон и роща облетела как-то сразу, вдруг. И душа страшится тела, размыкая круг. * * * Апрель... Опять сырая канитель... – Не потому, что рифма ляжет гладко, а потому, что просто канул день, как в омут, в темь поспешно, безоглядно. Увяз, как шмель в меду, в былых стихах, завороженный их нехитрым ритмом и слез не замечая в уголках любимых глаз. Все походя й слитно читаются молитвы про себя, вернее, по привычке, без оглядки на знаки препинанья бытия в своей судьбе (читай –в своей тетрадке). Ах, знаки препинанья!.. Не унять почти ночной и суеверной дрожи... И лишь одно без устали шептать – попозже б только, Господи, попозже. | |
| Категорія: ЛІТЕРАТ. ПРИДН. | Додав: alf (05.11.2008) | |
| Переглядів: 1279 | Коментарі: 3 | Рейтинг: 0.0/0 | |
| Всього коментарів: 0 | |