Головна » Статті » ЛІТЕРАТ. ПРИДН. |
Олександра КРАВЧЕНКО
Олександра КРАВЧЕНКО
Кравченко Олександра Петрівна народилася 17 грудня 1951 року в Дніпропетровську. Закінчила Дніпропетровський металургійний інститут. Пише російською мовою. Авторка романів: “Тайна преображения”, “Фиалковый цвет мести” (у другій редакції – “Муж во временное пользование”, М.), “Киевская невеста”(у другій редакції “Аннна. Пороги любви и Днепра”), “Дарю вечную молодость”, “Изумрудное сердце”,“Суженый Марии” (у другій редакції “Марія. Пороги любви и Днепра”). ”Приговор из прошлого”, “Опасное наследство”, “Озеро страха” та збірки новел “Тернистий шлях понад Дніпром”. АННА. ПОРОГИ ЛЮБВИ И ДНЕПРА Отрывок из одноименного романа … Когда глаза Дмитрия привыкли к плохому освещению, он стал выискивать вокруг какой-нибудь острый предмет, чтобы незаметно перетереть свои путы. Но, увы, кроме соломы и глиняной миски в углу здесь ничего не было. Купец хорошо знал жизнь и не рассчитывал на великодушие власть имущих, но надеялся на помощь своих друзей и наиболее смелых киевских граждан. Быть может, кто-то из них отважится собрать вече и выступить в защиту несправедливо обвиненного. Хорошо бы еще, чтоб догадались отправить вестников в Переяславль, к князю Мономаху, известному своей справедливостью. Размышляя об этом, Дмитрий вдруг услышал шаги наверху. Кто-то спускался по лестнице. Наверное, стражник несет еду. Пора бы уже, узник начинал чувствовать голод. Загремели ключи, дверь отворилась. Стражник пропустил вперед себя боярина Тимофея и, поклонившись, вышел. — А, это ты, боярин! – Дмитрий, оглянувшись на вошедшего, насмешливо сверкнул глазами. – Зачем пожаловал? Уговаривать очередная ваша хитрость боярская? Хотите заманить меня в ловушку? Ни слова не говоря, Анна выпростала спрятанные под покрывалом руки, и Дмитрий увидел, как блеснуло в слабом свете лезвие ножа. Наклонившись, боярышня разрезала путы на руках и ногах узника и положила нож рядом. — Убедился теперь, что я не лукавлю? Вот еще кое-что для побега. – Анна вытащила из-под покрывала увесистый кошель. – Здесь 20 гривен серебром. Это, конечно, намного меньше, чем обещанная тебе награда. Но у меня в отцовском доме больше ничего нет. Наследство, которое оставила матушка, спрятано в Билгороде, и мне сейчас до него не добраться. — Не могу поверить… – пробормотал купец. – Зачем ты мне помогаешь? Ведь ты же, вроде, должна меня ненавидеть… — Почему? — Любая девица возненавидит мужчину, который ею пренебрег. — Бог учит платить добром даже на зло. А ты, купец, никакого зла мне не причинил. Наоборот, избавил и меня и других людей от разбойника-душегуба. За это тебя народ прославляет, а ведь сказано, что глас народа – глас Божий. Вот и я хочу поступить так, как мне Бог подсказывает. — Прости меня, боярышня, за мои насмешки. – Дмитрий встал во весь рост, разминая затекшие руки и ноги. – Видно, правду говорил Никифор: суди человека не по наружности, а по душе его… Он подошел к девушке вплотную, пытаясь заглянуть в глаза под покрывалом, но она резко отвернулась от него. — Не проси прощения, купец. Каждый вправе смеяться над тем, что смешно. — А все-таки ты на меня обижаешься, – вздохнул Дмитрий. – Но поверь, боярышня: тут дело не в тебе. Я отказался бы от любой невесты, будь она первая богачка и раскрасавица. Не создан я для домашней семейной жизни – вечный странник, искатель приключений, которому на месте не сидится. Ты, живя в монастыре, просто не встречала таких людей, как я. — Отчего же? Когда-то к нам в монастырь приезжал игумен Даниил, который знаменит своим хождением к святым местам. — Игумен Даниил? Я с ним знаком. Да, иные монахи совершают хождение в Иерусалим, а потом возвращаются в свои обители. Но я не монах и никогда им не буду. Я купец, воин, мореход, люблю мирскую жизнь. Меня ни в монастыре не запрешь, ни в хижине, ни в богатых хоромах. Обязательно сбегу. А не удастся – так загину без вольной жизни. Уж таков я. Наверное, половецкая кровь сказывается. — Половецкая?.. – в голосе боярышни послышалось неприкрытое удивление. – Разве ты половчанин? — Не похож? Видишь, какой я черный. — Я думала, ты грек. Ты ведь, вроде, человек образованный, да и веры христианской. Или не так? Дмитрию показалось забавным, что отвергнутая им боярышня столь явно разочарована его происхождением, и он ответил почти весело: — Половчанин я только по матери, но она была христианкой. А что до образованности – так это от самого человека зависит, да еще от судьбы. Я ведь купец, в разных странах бывал, много чего повидал, разные языки научился понимать. Но ты, как видно, всех половцев презираешь? Жених-грек тебе бы больше подошел, правда? Да, мы с тобой не пара. — Будь спокоен, купец: я тоже не создана для семейной жизни. Меня с детства готовили к служению Богу. Раньше я еще немного колебалась. Но теперь окончательно поняла, что тетушка была права, когда советовала не уходить из монастыря. И я вернусь туда по доброй воле. Уже никто и никогда не заставит меня выйти замуж. Ты сделал доброе дело, что отказался от такой невесты, как я. Твой честный поступок избавил нас обоих от тягостных цепей. Ну, ладно, хватит об этом толковать, пора действовать. Боярышня подошла к двери, выглянула и, убедившись, что стражник стоит на почтительном расстоянии, изложила купцу план побега: — Сделаем так. Я скажу стражнику, чтобы принес тебе еды и питья. Ты же будешь сидеть на соломе и делать вид, что руки и ноги у тебя по-прежнему связаны. Когда стражник к тебе приблизится, схватишь его, чтоб не кричал… ну, не знаю, как у вас, мужчин, это делается в драках… — Хорошо, я тебя понял, – улыбнулся Дмитрий. – Стражника я свяжу, заткну ему рот, а сам переоденусь в его одежду. Дальше что? — Дальше мы с тобой выберемся из подземелья во двор. По пути нам могут встретиться еще двое стражников, но я отвлеку их внимание, а ты старайся быть в тени и прятать голову. — А как же во дворе? При ярком свете меня каждый узнает. — Об этом и я догадалась, потому и накинула на себя второе покрывало. Перед тем, как выйти во двор, закутаешься в него до самых бровей. Пусть думают, что со мной идет одна из сестер-монахинь. За ворота мы с тобой тоже выйдем вместе, и до церкви я тебя доведу. А дальше сам пойдешь. Но мой тебе совет – не задерживайся в Киеве. Отыщи друзей и беги с ними куда-нибудь подальше, пока стражники тебя не хватились и не донесли о побеге. Не знаю, правда, хватит ли тебе этих гривен на далекое путешествие, ведь я в миру не жила и в денежных ценах ничего не смыслю. Но могу еще дать тебе это кольцо – оно из чистого золота. Дмитрий удержал ее руку со словами: — Не надо, боярышня, этих денег вполне достаточно, чтобы добраться до Корсуня и до Константинополя. Ладонью он внезапно почувствовал нежность тонких пальцев девушки, но она тут же отдернула руку. На мгновение их взгляды встретились, а дальше Анна снова отступила в тень, поправляя платок. Но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы слабый лучик света, упав сверху, отразился ясным бирюзовым огнем в больших глазах, обрамленных темными густыми ресницами. Дмитрию вдруг показалось, что он видит сон, и купец незаметно ущипнул себя за руку. Как растерянный мальчишка, он смотрел прямо перед собой, не в силах ни вымолвить слова, ни пошевелиться. Постепенно до его сознания доходило, что он оказался во власти обмана. Ангельский голос и разумная речь боярышни – это было еще хоть как-то объяснимо. Но столь прекрасные глаза не могли принадлежать тому противному существу, которое несколько дней назад восседало на боярской повозке. Нет, у той богато разряженной боярышни глазки казались маленькими и тусклыми. Впрочем, они были почти закрыты. Она словно бы спала. Дмитрию вдруг вспомнились сказки о прекрасных царевнах и царевичах, которых злые ведьмы усыпляли и превращали в отвратительных чудовищ. Кажется, в доме боярина Тимофея живет подобная ведьма, и даже не одна. Анна, удивленная долгим молчанием Дмитрия, спросила неуверенным голосом: – Так что же, купец? Ответь мне, как человек опытный: правильная ли у меня задумка? — Правильная, – с трудом выдавил Дмитрий, снова пытаясь заглянуть ей в глаза. Девушка хотела отойти в сторону, но он схватил ее за рукав; дернувшись, она блеснула на него мгновенным сердитым взглядом. И тут догадка – внезапная, словно молния, – его осенила. Он отчетливо вспомнил, что совсем недавно видел такие же глаза – зеленовато-голубые и чистые, как морская лазурь. Он почувствовал внутреннюю дрожь от нетерпеливого желания проникнуть в эту тайну. С трудом сдерживая себя, Клинец как можно спокойнее и ласковее сказал: — Добрая госпожа, ты все правильно задумала. Сейчас я сяду в угол на солому, а ты позовешь стражника. Но прежде дай мне свое покрывало, я сверну его и буду нести в руках, чтобы потом быстро на себя накинуть. Удивленная столь мягким, бархатным звучанием низкого мужского голоса, девушка невольно повиновалась его просьбе. Она стала снимать покрывало медленно и осторожно, стараясь не затронуть платок на голове. Тогда купец со словами «Я помогу тебе!» резко дернул тяжелую ткань, срывая вместе с плащом и платок, которым боярышня была закутана до самых глаз. Девушка ахнула, но было уже поздно: ее лицо полностью открылось, золотистые волосы рассыпались по плечам, переливаясь в скупом луче света. Перед изумленным Дмитрием стояла та самая фея, сказочное видение, поразившее его на реке у билгородского монастыря. Это была именно она – ибо разве мог он представить еще у кого-то золото этих волос, чистую лазурь огромных глаз, нежный профиль, гордый разлет темных бровей. И она сейчас стояла перед ним, кутаясь до самого подбородка в бесформенную черную одежду. А он смотрел на нее и угадывал под монашеским покрывалом все изгибы, все стройные линии и соблазнительные округлости девичьей фигуры, которую видел однажды почти обнаженной. — Ничего не понимаю!.. – воскликнул Дмитрий, не в силах оторвать взгляда от внезапно открывшейся красоты. – Здесь какое-то колдовство… Скажи мне, кто ты? – Он схватил девушку за плечи и слегка встряхнул. – Как ты здесь очутилась? Ведь ты не боярышня Раменская! — Что с тобой, купец? – испуганно, но вместе с тем строго спросила Анна и оттолкнула его руки от своих плеч. – Ты сейчас смотришь и говоришь, как помешанный. Неужели мое лицо так тебя испугало? Тогда я снова закрою… — Нет! – воскликнул Дмитрий, выхватив у нее платок. – Не закрывайся, я хочу смотреть тебе в глаза. Отвечай мне прямо: ты боярышня Анна Раменская? — Кто же еще? Клянусь Богом, я не самозванка. И мой отец это может подтвердить. — Тогда почему весь Киев смеется над твоим уродством и безумием, если на самом деле ты красива, умна… и добра к тому же. Глаза Дмитрия пристально и с невольным восхищением смотрели на нее из полумрака. Боярышня смутилась под доселе незнакомым ей откровенно мужским взглядом и, желая скрыть свою растерянность, ответила резко: — Ты первый надо мной сегодня посмеялся! И не старайся теперь из благодарности наговорить мне разных похвал, все равно не поверю. — Здесь какая-то ошибка. Я смеялся не над тобой, а над той злобной уродиной, которую видел в боярской повозке дней десять назад. Ведь это не ты ехала тогда из Билгорода в Киев? — Нет, почему же? Как раз тогда я и ехала. — И ты помнишь толпу, которая на тебя глазела и улюлюкала? — Признаться, я почти ничего не помню. Меня почему-то сморил сон, и вся дорога прошла передо мной как в тумане. Только приехав в монастырь, я проснулась. Но потом холопка рассказала мне, что какие-то охальники надо мной смеялись, а я рассердилась и бросила в них камень. Было такое? — Да, все так и было, – подтвердил купец, продолжая смущать девушку своим пристальным, обжигающим взглядом. – Боярышня выглядела сонной, точно околдованной. И камень она бросила в шутников, почти не открывая глаз. Все верно. Но только та боярышня была не ты. — Да нет же, именно я! — Ну, значит, случилось как в сказке про царевну, которую на время превратили в жабу. Кто же злая колдунья, сделавшая это? Говорят Завида и Берислава ведают в колдовстве. Не они ли так постарались, чтобы отвратить от тебя киевских женихов, а пуще всех – красавчика Глеба? — Довольно, купец. В утешениях твоих не нуждаюсь. И если я некрасива и никому не мила – значит, это испытание, посланное мне Богом. А Господь испытывает тех, кого любит. Ведь сказано же: «Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь. Блаженны вы, когда возненавидят вас люди… и будут поносить»… — Погоди, боярышня. Я не так силен в святом писании, как ты, но все же хочу тебя поправить. Может, Господь и послал тебе много испытаний… так же, как и мне… но уродством он тебя не наказал, это уж точно. Наоборот, он дал тебе редкую красоту. Да разве ты сама не знаешь, что красива? Он хотел взять ее за руку, но Анна резко дернулась назад и, топнув ногой от досады, воскликнула: — Ты лжешь, купец! Как я могу быть красива, если все вокруг твердят о моем безобразии? Я не знаю, что такое красота, меня не учили ее понимать. Да и как можно оценить самое себя? Свое отражение я видела только в реке, тетушка запрещала пользоваться зеркалом. Там, в монастыре, не принято было говорить о телесной красоте. Я училась понимать красоту Божьего слова, святых икон, церковного пения. А о себе я ничего не знала. Дмитрий вдруг ясно понял все причины, все скрытые истоки чудовищного недоразумения, которое отравило Анне ее первое знакомство с миром. В один миг он представил себе всю ее простую, короткую жизнь под надзором фанатично набожной тетушки, в окружении монахинь, вечно занятых трудами и молитвами. А вне защитных стен монастыря – мачеха и сводная сестра, не желающие видеть Анну счастливой, богатой, красивой, способной их затмить. С одной стороны – благие намерения, которыми порой выстлана дорога в ад; с другой – зависть и злоба тех, кто во сто крат опытней и хитрей. — Поверь, если б я знал раньше, как ты красива телом и душой, я бы от тебя не отказался. Но еще не поздно все исправить. — Нет-нет! – поспешно возразила Анна, отступив на шаг в сторону. – Не надо из благодарности жертвовать своей свободой. Ты ведь давеча сам говорил, что не связал бы себя узами даже с раскрасавицей. И я не хочу быть чьей-то женой. — Но раньше ты ведь соглашалась на брак? — Да, потому что отец и игуменья Гликерия уверяли, что победитель этого хочет, словно видит во мне награду. А я считала, что мой долг – вознаградить героя. Теперь же я убедилась, что герою такая награда совсем ни к чему, и меня это очень радует. Словно камень с души свалился. Ведь я не хочу окунаться в мирскую жизнь. Меня пугают обязанности жены. — А что ты знаешь об этих обязанностях? – улыбнулся купец. — Тетушка говорила мне о плотском грехе. Да, я понимаю, что после венчания это не считается грехом, но все равно… это страшно. В Билгороде жила монахиня сестра Ирина, которая столько мучений натерпелась в замужестве, что возненавидела всех мужчин. А другая монахиня, сестра Феоктиста, помутилась рассудком после того, как однажды попала в руки к половцам. Эти дикари напали на их селение и надругались над девушками и женщинами… — Так вот что тебя пугает! – воскликнул Клинец. – Ты боишься оказаться в грязных лапах дикаря! Конечно, ведь все половцы для тебя – грубые скоты, буняки шелудивые* со страшной головой. Недаром ты так разочаровалась, когда узнала, что я не грек. Сейчас Дмитрия бесило то, что несколько минут назад, когда боярышня еще не открыла лица, казалось даже забавным. Тогда быть отвергнутым ею являлось для него облегчением, теперь же – горькой обидой. Анна смотрела на купца растерянным взглядом, постепенно начиная понимать, что своими словами невольно задела его гордость. А он продолжал в том же духе: — Будь я греком, как мой друг Никифор, ты бы, наверное, согласилась. Но только вот что я тебе скажу, боярышня: не суди человека ни по его племени, ни по знатности рода, потому что этого никто себе не выбирает, а, значит, ни вины ни заслуги в том нет. Да, я полукровка и происхождения невысокого, но мои родители были честными людьми. А сам я и по вере и по воспитанию – русич, а вовсе не дикий кочевник. Половцы тоже ведь разными бывают, как, впрочем, и русичи. Мой отец погиб под Зарубом, когда на город напало войско Боняка. И, знаешь, от чего он погиб? От стрелы предателя-русича, который перешел на службу к половцам. А чем лучше поганых дикарей такие князья, как Олег Тмутараканский**, который не раз их наводил на Русь? Судить людей надо по их делам. — Это я понимаю. Почему ты решил, что я ненавижу всех половцев? – Анна пожала плечами и отвела глаза в сторону. – Нет, только тех, которые не приняли истинную веру и живут грабежами, набегами. А тебя, купец, я вовсе не считаю диким кочевником. Наоборот, ты человек образованный… и я была бы слепой дурой, если бы тебя презирала. — Не презираешь… и все же считаешь, что я тебе не пара? – Дмитрий настойчиво пытался поймать ее взгляд. – А ведь я мог быть твоей опорой в этом мире, который так тебя пугает. — Пойми же, купец: дело не в том, грек ты или половчанин, князь или простой крестьянин. Я уже сказала: ни за кого не пойду замуж. Не надо из благодарности предлагать мне свою руку, она мне вовсе не нужна. Лучше поскорее уезжай. — А ты вернешься в монастырь, чтобы принять постриг? – спросил Дмитрий и сам удивился, сколько тоски вдруг прозвучало в его голосе. Мысленным взором он увидел торжественный обряд посвящения в монахи, который однажды ему довелось наблюдать. После этого обряда все будет кончено, и никогда уже эта удивительная красавица не сможет принять и подарить любовь, для которой, казалось, она была рождена на свет. — Подумай еще раз! – воскликнул Дмитрий, схватив боярышню за руки. – Не спеши становиться монахиней! Поживи в монастыре, но покуда не отрекайся от мирской жизни. Пойми и узнай самое себя. А если монашество – совсем не твой удел? Она испуганно смотрела в сверкающие глаза Дмитрия и не могла понять, почему его пристальный взгляд и горячие сильные руки вызывают в ней такое неизъяснимое волнение, от которого по телу пробегает дрожь, а голова начинает странно кружиться. — Я подумаю, купец, – сказала она, запинаясь. – Может, Господь еще даст мне какой-нибудь знак… хотя для себя я уже все решила. Ну, хватит об этом. У нас мало времени, мы и так слишком долго проговорили. Надо спешить. Если Завида с Бериславой вернутся, то будет поздно. Садись, притворяйся связанным. С некоторым усилием она все же освободила свои руки и указала купцу на солому в углу, а сама направилась к двери. — Постой, госпожа моя! – воскликнул Дмитрий, удерживая Анну еще раз. – Пока мы не расстались, хочу, чтобы ты знала: я твой вечный должник. Одному Богу ведомо, как сложатся наши судьбы. Но если когда-нибудь чем-то смогу тебе помочь, ты только дай мне знать. Я все для тебя сделаю. — Не надо, – Анна остановила его порыв строгим жестом и горделивым поворотом головы. – Запомни, купец: ты мне ничего не должен. Я выручаю тебя не ради твоей благодарности, а ради спасения своей души. И еще потому, что не хочу быть проклинаемой простыми людьми. — Ты даже благодарности моей не принимаешь, – вздохнул Дмитрий. – Что ж, я сам виноват, хотя и поневоле… И все-таки не могу уйти просто так. Возьми вот эту вещицу, она будет охранять тебя от беды и от коварной злобы. Клинец снял со своей шеи и почти насильно вложил в руку Анне маленький деревянный предмет на шнурке. Девушка раскрыла ладонь и внимательно посмотрела на тонко вырезанную фигурку, изображавшую конька с солнечными знаками на туловище. — Какой красивый оберег, – сказала она, слегка улыбнувшись. – Откуда он у тебя? — Моя мать, царство ей небесное, умела делать красивые игрушки из дерева. Она, как осиротела, воспитывалась в семье ковшечника* – набожного человека и хорошего мастера. Там и христианство приняла и ремеслу научилась. Два одинаковых конька-оберега она окропила святой водой. Один повесила мне на шею, другой – Федору, моему младшему брату. — Зачем же ты отдаешь мне свой амулет? Ведь он тебе самому нужен. — Матушка мне говорила: если отдашь амулет другу или побратиму, то ты его не потеряешь, он по-прежнему будет тебя охранять, но и друга твоего тоже. — Значит, мы с тобой теперь считаемся друзьями? Или назваными братом и сестрой? — Ну уж нет, братом и сестрой мы не будем никогда, – заявил Дмитрий, невесело усмехнувшись и покачав головой. – Но я хочу, чтобы ты хоть изредка, взглянув на этот оберег, вспоминала меня. Анна, стараясь не встречаться глазами с Дмитрием, быстро повесила на шею его подарок. Маленькая деревянная фигурка скользнула вниз и скрылась под монашеским платьем. У купца сладко защемило сердце, когда он представил, в каком месте оказался сейчас оберег, еще согретый теплом его собственного тела. — Все, медлить нельзя, – решительно сказала девушка и направилась к выходу. …Через двор они быстро проследовали к воротам. Дмитрий шел, не оглядываясь по сторонам, спрятав лицо под покрывалом. Анна обратилась к холопу, дежурившему у ворот: — Открывай, мы с сестрой Ефросиньей идем в церковь к вечерней молитве. Холоп молча повиновался, и через минуту Анна и Дмитрий уже были за пределами боярского двора. Некоторое время они шли молча, опустив глаза. Потом вдруг, повинуясь внезапному порыву, одновременно приостановились и взглянули друг на друга. Анна, чтобы скрыть свое смущение, торопливо заговорила: — Сейчас повернем направо, и я пойду в церковь, а ты иди по узкой дороге мимо ограды. Там прохожих мало, а возле церкви тебя могут заметить. Дмитрию хотелось что-нибудь сказать, как-то оттянуть миг расставания, – но он не находил слов. Необъяснимо-тоскливое чувство подсказывало ему, что именно в эту минуту рвется нить судьбы, – а он не знает, как удержать ее в руках. Перед поворотом к церкви боярышня еще раз подняла на него глаза и тихо проговорила: — Прощай, сударь. Храни тебя Бог. — Прощай, госпожа моя... Дмитрий смотрел ей вслед и чувствовал горькую растерянность – словно моряк, не нашедший дорогу к заветной гавани. Он и не заметил, что покрывало, откинутое ветром, упало с его лица. Ему вдруг нестерпимо захотелось броситься за боярышней, догнать ее, удержать… но в этот миг чья-то тяжелая рука легла ему на плечо. Быстро оглянувшись, он увидел за спиной Шумилу. — Слава тебе, Господи, – сказал новгородец. – А мы с Никифором уже прикидывали, как тебя выручить. Но ты и сам успел… Да только лицо уж закрой, матушка-игуменья. Шумило сам натянул покрывало Дмитрию на голову. Клинец снова посмотрел вслед боярышне, но она уже скрылась за церковной оградой. Он тяжело вздохнул, смутно ощущая, как что-то важное и неповторимое проходит мимо. Заветная гавань случайно мелькнула и снова скрылась за туманным горизонтом… | |
Категорія: ЛІТЕРАТ. ПРИДН. | Додав: alf (19.10.2008) | |
Переглядів: 1096 | Коментарі: 1 | Рейтинг: 5.0/1 | |
Всього коментарів: 1 | ||
| ||